Когда В. была здоровее, Т. ей советовал, чтобы та записалась к врачу, может на танцы, сходила в парк или на культурное мероприятие — одним словом, позаботилась о себе. Я ему говорила, чтобы он отстал, пусть сама решает, как жить. Ее любимыми ритуалами было поедание копченой колбасы с кетчупом, разгадывание кроссвордов, просмотр турниров по фехтованию и «Дома-2». Мы делили комнату на двоих, и это был наш остров свободы, наш Лос-Анджелес, о котором писал Давыдов, в котором нам было тесно и из которого мы хотели убежать вместе. Мы были друг другу сестрами, подругами, соратницами. Нас объединяло больше, чем просто любовь к колбасе или «Дому дураков», как она называла это шоу. Мы почти все делали вместе и были счастливы, что мы есть друг у друга. Теперь она болеет, тяжело болеет. Надежда все равно есть, и, зная о ее любви к жизни, можно понять, что руки она не опустит. Она немного курила, и, может быть, это повлияло на болезнь вместе с тяжелыми условиями труда, в которых она находилась долгое время.

Когда ей нужно было поехать к врачу, она попросила меня ее сопроводить. Помнится, это был забор биоматериала. В. сидела на медицинской кушетке, я на кресле у кабинета, ждала, когда ее отпустят. После мы поехали домой готовиться к новогодним праздникам. После завершения праздников В. позвонили и пригласили на повторную, более глубокую диагностику. Я так же сидела снаружи, а она на кушетке. И вдруг я услышала секундное «А-А-А-А». Я было спохватилась, но врачи сказали, что сейчас с ней все в порядке. Вышла В., на ее лице слезы; мне хотелось разнести кабинет. В. меня удержала и отвлекла идеей перекусить в «Крошке-картошке».

Четыре месяца спустя (вовсю царил июнь) я с В. отправилась к врачине на Маяковку. В клинике не работал лифт, пришлось подниматься по помпезной лестнице. В коридоре, где находился нужный кабинет, мы просидели еще полчаса. Когда до В. дошла очередь, вошли в кабинет. Врачиня ее осмотрела и утешила нас тем, что шанс вылечиться еще не упущен. После клиники В. предложила купить манго у уличной торговки и зайти в «Братьев Караваевых». В кафе мы заказали скромный обед и сели в центре зала. Болтали о том, как будет нам с ней хорошо, как уедем в новый Лос-Анджелес от невзгод и непогоды навстречу радости и веселью, и как будем звонко смеяться. В этот момент я вспоминаю книгу Шанталь Акерман «Моя мать смеется», где главная героиня ухаживает за больной ⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️ мамой, которая очень часто смеялась. Моя В. тоже смеялась, и тоже болела ⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️. Но в тот момент все еще была надежда, что она одержит победу над недугом. В метро В. поцеловала меня в щеку, мы разошлись в разные стороны платформы. Она села в поезд, а я заплакала. В тот момент еще казалось, что шанс есть: выздороветь, уехать и слышать ее смех дальше.

Спустя две недели очередное посещение врача. Тот день был очень сложным: четырехчасовое стояние в очереди, у кого-то пару раз хлынула кровь, кто-то падал в обморок. В. держалась изо всех сил. Дальше терпеть было невозможно: я ворвалась в кабинет приема анализов, а сидевшие врачи нехотя приняли их. В. предложила купить колбасу и черешни. Я еще раз убедилась, что она любит не столько колбасу, сколько поесть в целом.

В последние летние дни я уехала в Великий Новгород по работе, оставив В. с Т. Она проводила меня до лифта и поцеловала в губы, а я сказала ей на прощание à bientôt (она французский не понимала, но знала, что это часть проявления моей любви). В поездке не было ни минуты, чтобы я не грезила о нашей встрече. Я уже была готова накинуться на нее и целовать и обнимать, делиться историями с поездки, но вместо этого дома меня встретил ее печальный облик и еле движущиеся губы. Все равно она улыбнулась и через силу свернула губы трубочкой. Я заперлась в ванной и набрала таз. Окунула лицо в воду и заорала, что есть силы. Орала до потери сознания, до тех пор, пока вода не заполнила ноздри и глотку, пока я не начала захлебываться. Оптимальное наказание для меня. А когда я вышла, В. стояла у двери, заплаканная.

В тот год я поступила в новое учебное заведение, где познакомилась с девушкой, виртуозно умевшей делать расклады таро. Когда я обращалась к ней, каждый раз спрашивала о своей В., и каждый раз карты отвечали, что та скоро пойдет на поправку. При любой возможности, приходя домой, я целовала ее глаза и щеки и напоминала, что скоро мы умчимся в теплые края и убежим в новый Лос-Анджелес.

Дальше лечением В. занимался Т.: ездил с ней на процедуры, к врач: иням, иногда за лекарствами (я же стала занимать второстепенную роль в ее лечении). После одного приема В. сквозь слезы сказала: «Я попала к такому специалисту, после которого мне захотелось жить». Она поцеловала меня и сказала, что наш Лос-Анджелес на горизонте и мы скоро сбежим туда. В честь такой радости она попросила купить печенье. Только когда Т. увидел его, то схватил за горло и пригрозил уничтожить. Я пыталась сказать, что купила его для себя, но до него не дошло. Услышав крики Т. из-за двери, В. вышла и почти в слезах просила его успокоиться. Вместо извинений Т. говорил, что просто переживает за В. От боли и обиды я скрылась в ванной, с тем же тазом холодной воды.

Весна. В. я уже узнавала только по улыбке: она сбрила свои бархатные волосы, что раньше были ей по плечи, потеряла вес и говорила с трудом. Она больше не ела колбасу, не разгадывала кроссворды и не смотрела фехтование. Она часто стонала от боли и была не в себе. Я все чаще старалась уходить из дома, чтобы не видеть умирающую любовь. Этим я предавала В., и в Пасху моя любовь умерла, не дождавшись нашего побега в новый Лос-Анджелес.

***

Чтобы сохранить связь с миром и собой, я вела список «Перв». В этом списке я писала то, что первым я увидела, прочитала или съела, когда не стало моей любви. И если присмотреться, то этот список очень похож на какой-то несуразный белый стих.

Список «Перв»

первая песня, что я услышала после вывоза тела В.: Алла Пугачева — «Непогода»
первая книга, которую я читала после ее ухода: переписка Акер—Уорк
первая лирика, что напомнила о В.: Полина Барскова — «Пасха»
первое блюдо, съеденное после констатации смерти: бутерброды с плавленым сыром
первое шоу, увиденное после ее последнего вздоха: «Измены»
первое, что выпила после ее последнего стона: бокал вина
первое, что пришло на ум после ее последней улыбки: «мне нужно на что-то надеяться, иначе у меня нет сил жить дальше» (Крис Краус)
первые эмоции, посетившие мою израненную душу:…
первая ночь без нее…
первый сон без нее…
первый день без нее…
дальнейшее первое: все в многоточиях
а после этого твердая точка.

***

в день похорон падал снег. потом лил дождь. потом светило солнце. потом дул сильный ветер
спина расцарапана до крови, ноги истерты в мясо
из всех родственн: иц я стою одна, а стулья все заняты
Лос-Анджелес не чувствуется,
скорее, полярная тундра
мысленно корю себя за несовершенное предательство
кругом родственн: ицы, даже непрямые
самой последней приехала ее двоюродная племянница, зовут ее Л.
подойдя ко мне, удивляется, не узнает, а после обнимает
решаем быстро сходить в туалет
я выхожу первая и вижу, что все заходят в поминальный зал
я тороплю Л., нервничаю, что не успею попрощаться
со своей главной любовью
зал закрыт. Л. выходит, пытается связаться с мужем
связи снова нет (видимо, в морге глушат), но кто-то нас слышит, и нам открывают
мы входим. в центре зала лежит В.
она стала неузнаваемой: румяна, алые губы, красная блузка и юбка
П. в слезах и обнимает меня
а я за черными очками рассматриваю В.
пытаюсь понять: она или нет
бальзамировщица постаралась на славу. даже Л. не узнала В.
Л. дивится моей стойкости и силе
после церемонии едем на кладбище. кто-то в автобусе, я же с Л. на такси
мы вспоминаем мою любовь. я показываю ее фотографию в молодости. трагедии словно не чувствуется. я задумалась
может, она будет преемницей нашей с В. мечты?
приезжаем на кладбище
снова снег. потом дождь. потом солнце. потом ветер.
Л. предлагает мармелад в сахаре. вспоминаю, что В. тоже любила этот мармелад
выходим из машины, идем к участку
уже стоит крест с табличкой
пытаюсь поверить глазам — не выходит
открывают крышку гроба, кажд: ая прощается
Л. просит меня как-то попрощаться с В. я через силу держу край гроба, думая, что это единственное, как я могу с ней проститься
спустя пару минут ее закапывают
мы кидаем по горсти земли. в тот момент я хотела быть как Эми Уайнхаус в клипе «Back to Black», которая кидает в свежую могилу цветок
после мы отправляемся в ресторан помянуть В.
говорю с Л., вновь думаю
может, нашу с В. мечту о новом Лос-Анджелесе разделить с ней?
приезжаем чуть позже остальных. на столе та фотография, которую я показывала Л.
она пытается меня накормить, ее слегка смущал мой вес
на столе блинчики, селедка, оливье — все то, что часто готовила и любила В.
Л. уже собиралась уезжать. она сказала, что всегда ждет у себя и очень любит. а я снова подумала
может, с ней разделить нашу с В. мечту о новом Лос-Анджелесе?

***

Списываемся с Л. пару раз в неделю. Пишу, что уже почти конец учебного года и что я скоро поеду к берегам Волги изучать современную литературу. Л. же завела со своими детьми попугайчиков. Я читаю какую-то прозу, а Л. сетует, что ее старший не любит читать. Может, ему навязывают и преподносят неинтересно, пишу я. Л. удивляется моей любви к литературе и немного завидует. А это то, чем поделилась со мной В.
нет
нет
может
нашла
новый
Лос-Анджелес?
нет
может
ищу
новый
Лос-Анджелес?
может
поиски
еще
идут?
может
поиски
приведут
не только
к
новому
Лос-Анджелесу?
я
вернусь
к
своей
любви?