Связь: @sadgirlsshitpost, sadgirlstimes@gmail.com.
Софья Суркова
ОРДАЛИИ, ИЛИ КОСМИЧЕСКАЯ ПОЭМА
< две самые грустные главы >
Вместо части V.
«я зверобогиня, безумная фея пизды зверобог» Л.К.
«я – смерть этого мира»
Ж.Б.
Отец, Fenrir, в ночи я сойду
за жилу вытянутую
из твоей шеи
монополия на боль всегда
была твоей монополией
я преподнесла тебе её
в рассвете младенчества,
с первым криком удушья

ты – моё беззубое чудовище
в ночи, доведи меня
в сердце моём я люблю
умирать с тобой,
я – подруга своей любви

ты прекрасен как эшафот

Отец, Fenrir, с высоты небес
ты похож на муху
как меланхолия, ты помогал мне
избавиться от самой себя
попытки распрощаться
привязывали меня к тебе
как черенок
день окончен

я – наполовину собственное бессилие фашистка* преступница суфражистка
я живу твоей волей как подаянием
размахом твоей безупречной
пустой как облако тени

ты выпотрошишь меня
я оскверню тебя своей кровью как плевком Отец, Fenrir, я умру
от напоминания о тебе
всё на что ты похож:
заледеневший пустой мрак,
клин птиц,
солнце

мне никуда не деться с подводной лодки
твой образ я могу вызвать как рвоту

на алтаре шторма со мной
гибнет моя близняшка
я одарю её парой глаз
не видящих тебя.
для The Мальчика
конспект твоего голосового:

Орестея
небесная роса
волынка жизни

ночь пауков
бесчисленных сомнений
безжалостной игры слёз
О солнце в моей груди меч смерти длинный твой

отдохни в дали от моих костей

отдохни, молния
отдохни, гадюка
отдохни, моё сердце
потоки любви розовеют от крови
ветра развевают мои волосы убийцы

*

О боже мой, шанс
смех молнии
незримое солнце
грохот сердца
сияние кости на куски разбивает

шанс обнаженный
шанс в длинных белоснежных чулках
шанс в кружевной рубашке

*

безумно
обнаженные кости
сердце мое это холод
мой язык это тяжесть.

конспект моего голосового:

Агония
апофеоз ребячества
полуночная бойня

секс с тобой —
это моя священная война против отца

твой рот на вдохе пахнет
открытым гробом,

на выдохе – трупом моего отца

ты мрачен как любой праздник

в первый раз твой язык во мне был мягкий как вода
во второй раз твой язык
скрёб моё горло
и скоблил меня между ног я
чувствовала себя добычей
пригвожденной животом к столу

*

у меня не было языка
я вырвала его и вложила
тебе за ухо чтобы ты помнил
эту авантюру
как помнят смех

*

ma petite hystérie
затихает и разгорается
как лихорадка

прочти моё желание
как читаешь этот текст
я хочу умереть на твоём члене я
бы достигла тебя в своей смерти
VI.
«я бросалась в кровать, как бросаются в море»
К.П.
этой ночью я обнажена как сама ночь
я бросаюсь в неё, как и мёртвых
скидывают в землю
и ударяюсь о глинистое дно
укрывшись всем белым

сумерки громыхают и расчерчивают
небо как гигантский спрут
темнота торжественна
намагниченный смрад
волочится по плечам
словно белье на ветру

здесь у котлована унывные здания
вздымаются как нижний ряд зубов
в прорехах кровавые тени
опрокинуты как витраж –
я нашла своё укрытие и обитала
не в жизни, а в смерти

я хочу обратно в свою мать
в опиумную утробу до
фригидности нимфомании икоты
импотенции мужских и женских имён

я стану набожно задирать юбку
знать наизусть все литературы
ебаться только душой как самый
пёстрый артефакт эпохи

эпохи ожидания смерти у каждого коридора;
эпохи, полной хлебом, побежденным как уксус; эпохи гиблых мыслей, занесенных сюда с песком; пролетарки эпохи – грузные перелётные птицы –
лежат без забот во зле, как в бегониях-взрывах смеха
я каждую из них увековечу, но меня здесь уже не будет

*

я нарядила себя в червей и меня увели

ты нарядилась в зыбучий чудовищный поджог,
осоловелой фигурой похожий на обезьяну
с перебитым хребтом и тебя оставили всем

мертвые приходят за живыми и устраивают поджог;
я и Аполлон Карелин возвращаемся в семнадцатом году из Франции в Россию:
я тамплиер:ка, и я, кстати, еще и анархист:ка, je ne mange pas six jours, приютите нас
в жестянке, в добром мессианском доме, под мечом, в складках тяжелого платья, у юбок на одежде вдовы;
мы выкроим десять минут и заявимся на вашу вечеринку, две потные бездельницы;
мы заплатим вам гроши, мы не сможем угостить вас ничем кроме спирта; мы принесем с собой засуху и проклятья, устроим грызню и предадим вас забвению

я сожму свою мокрую голову
и долгие рыдания будут
погребены фейерверком,
я наблюю себе под ноги
и приступ рвоты разразится как буря.

косматые псы, ночующие у горелой каменоломни,
погибнут, плюнут и суровый, гаснет день.

умри, я
you’ve escaped

умершая от радости, я
в прохладе успокоена воздухом
проигрываю раз за разом –
мир кончается, моча и мед
на моем лице, я побеждена –
перверсивная мясорубка моих
поражений ведет меня в могилу

я приглашаю всех на праздник
но устрою суматоху — испорчу день

*

дважды запертый внутри
в паху хрип идет глухо молча
роняет гипсовую рыбу, сонную,
как грозовой свет
она подарена мне – невольница
ей подарен последний глоток —

мы окажемся в новом мире, где
ты – свет истории

мы займемся ложной стиркой только
чтобы раздеться, ты будешь польщена
остаться голой, как помешанная, наполняя
детскими криками ночь, утоляя голод,
выгрызая мальков из вод
УРОКИ ИЗ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ
посв.
Разделаться бы с этой главой и побежать топиться. Я таращусь на список слов, сейчас я сообщница особой бесцветной радости — нести околесицу, чтобы хоть как-то окликнуть себя. Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста.
Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста. Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он
Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он — моя родина, он не уходит и без конца возобновляется — вечная смерть, разоблаченная в жабры и оргии. По смерти я тоскую больше, чем по любовным мукам. Хотя и люблю тебя так сильно, что уже предвкушаю смерть. Я хочу заполучить её, как наживку, приманку, но нельзя владеть смертью. Тогда само желание обнаруживает себя изнуряющим и убийственным,
И нет причин желать ничего помимо самого желания. Безраздельно отдаться желанию желать. Желать должно невозможного, иначе желание будет утолено и угаснет. Желание в итоге желалось лишь ради обморока: я оставлена там в ужасе, которого не превозмогает влечение. Теплый вкус ужаса во рту: бесславие, утраченная непристойность, бесстыдство, празднословие, радость неприличия, удесятеренная перегибами хрящей — это становится преступным и сразу желанным.
Я заканчиваю это посвящение раскрасневшейся, сердце бьется, я не хочу получать ни единой передышки от тебя. Смерть занимает мое сердце. Я бы хотела одного — зачахнуть перед тобой до смерти. В довесок моя нагота заурядна, как покойник, и с тобой я почти у конца жизни.
Разделаться бы с этой главой и побежать топиться. Я таращусь на список слов, сейчас я сообщница особой бесцветной радости — нести околесицу, чтобы хоть как-то окликнуть себя. Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста.
Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста. Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он — моя родина, он не уходит и без конца возобновляется — вечная смерть, разоблаченная в жабры и оргии. По смерти я тоскую больше, чем по любовным мукам. Хотя и люблю тебя так сильно, что уже предвкушаю смерть. Я хочу заполучить её, как наживку, приманку, но нельзя владеть смертью. Тогда само желание обнаруживает себя изнуряющим и убийственным,
И нет причин желать ничего помимо самого желания. Безраздельно отдаться желанию желать. Желать должно невозможного, иначе желание будет утолено и угаснет. Желание в итоге желалось лишь ради обморока: я оставлена там в ужасе, которого не превозмогает влечение. Теплый вкус ужаса во рту: бесславие, утраченная непристойность, бесстыдство, празднословие, радость неприличия, удесятеренная перегибами хрящей — это становится преступным и сразу желанным.
Я заканчиваю это посвящение раскрасневшейся, сердце бьется, я не хочу получать ни единой передышки от тебя. Смерть занимает мое сердце. Я бы хотела одного — зачахнуть перед тобой до смерти. В довесок моя нагота заурядна, как покойник, и с тобой я почти у конца жизни.
Разделаться бы с этой главой и побежать топиться. Я таращусь на список слов, сейчас я сообщница особой бесцветной радости — нести околесицу, чтобы хоть как-то окликнуть себя. Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста.
Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста. Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он
Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он — моя родина, он не уходит и без конца возобновляется — вечная смерть, разоблаченная в жабры и оргии. По смерти я тоскую больше, чем по любовным мукам. Хотя и люблю тебя так сильно, что уже предвкушаю смерть. Я хочу заполучить её, как наживку, приманку, но нельзя владеть смертью. Тогда само желание обнаруживает себя изнуряющим и убийственным,
И нет причин желать ничего помимо самого желания. Безраздельно отдаться желанию желать. Желать должно невозможного, иначе желание будет утолено и угаснет. Желание в итоге желалось лишь ради обморока: я оставлена там в ужасе, которого не превозмогает влечение. Теплый вкус ужаса во рту: бесславие, утраченная непристойность, бесстыдство, празднословие, радость неприличия, удесятеренная перегибами хрящей — это становится преступным и сразу желанным.
Я заканчиваю это посвящение раскрасневшейся, сердце бьется, я не хочу получать ни единой передышки от тебя. Смерть занимает мое сердце. Я бы хотела одного — зачахнуть перед тобой до смерти. В довесок моя нагота заурядна, как покойник, и с тобой я почти у конца жизни.
Разделаться бы с этой главой и побежать топиться. Я таращусь на список слов, сейчас я сообщница особой бесцветной радости – нести околесицу, чтобы хоть как-то окликнуть себя. Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста.
Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста. Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он
Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он – моя родина, он не уходит и без конца возобновляется – вечная смерть, разоблаченная в жабры и оргии. По смерти я тоскую больше, чем по любовным мукам. Хотя и люблю тебя так сильно, что уже предвкушаю смерть. Я хочу заполучить её, как наживку, приманку, но нельзя владеть смертью. Тогда само желание обнаруживает себя изнуряющим и убийственным,
И нет причин желать ничего помимо самого желания. Безраздельно отдаться желанию желать. Желать должно невозможного, иначе желание будет утолено и угаснет. Желание в итоге желалось лишь ради обморока: я оставлена там в ужасе, которого не превозмогает влечение. Теплый вкус ужаса во рту: бесславие, утраченная непристойность, бесстыдство, празднословие, радость неприличия, удесятеренная перегибами хрящей – это становится преступным и сразу желанным.
Я заканчиваю это посвящение раскрасневшейся, сердце бьется, я не хочу получать ни единой передышки от тебя. Смерть занимает мое сердце. Я бы хотела одного – зачахнуть перед тобой до смерти. В довесок моя нагота заурядна, как покойник, и с тобой я почти у конца жизни.
Разделаться бы с этой главой и побежать топиться. Я таращусь на список слов, сейчас я сообщница особой бесцветной радости – нести околесицу, чтобы хоть как-то окликнуть себя. Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста.
Я безоружна + ебусь в глаза. Никого нет в моей спальне. Бога нет в моей спальне. Спальня пуста. Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он
Я вскакиваю посреди кошмара, подлинного, как могила, теперь он – моя родина, он не уходит и без конца возобновляется – вечная смерть, разоблаченная в жабры и оргии. По смерти я тоскую больше, чем по любовным мукам. Хотя и люблю тебя так сильно, что уже предвкушаю смерть. Я хочу заполучить её, как наживку, приманку, но нельзя владеть смертью. Тогда само желание обнаруживает себя изнуряющим и убийственным,
И нет причин желать ничего помимо самого желания. Безраздельно отдаться желанию желать. Желать должно невозможного, иначе желание будет утолено и угаснет. Желание в итоге желалось лишь ради обморока: я оставлена там в ужасе, которого не превозмогает влечение. Теплый вкус ужаса во рту: бесславие, утраченная непристойность, бесстыдство, празднословие, радость неприличия, удесятеренная перегибами хрящей – это становится преступным и сразу желанным.
Я заканчиваю это посвящение раскрасневшейся, сердце бьется, я не хочу получать ни единой передышки от тебя. Смерть занимает мое сердце. Я бы хотела одного – зачахнуть перед тобой до смерти. В довесок моя нагота заурядна, как покойник, и с тобой я почти у конца жизни.
* Редакция и авторка осуждают фашизм и любое его проявление.
  • авторка
    Софья Суркова
    прозаица, поэтка, редакторка журнала "FEMINIST ORGY MAFIA", авторка книги «Лазурь и злые духи»
    о тексте
    Всю весну и лето я писала бесконечный текст «Ордалии, или космическая поэма», я думаю, он немного похож на фиджет для персон с СДВГ: много вставных частей, визуальные работы, аудио, видео, всё на свете; мне хотелось, чтобы с этим текстом можно было по-разному взаимодействовать, например, главы можно читать в двух разных последовательностях.

    Я исследовала много вещей, я попыталась вместить туда всё, но, наверное, центральными точками будут: красота глубокой ямы, инцест, девичество, лицо смерти — для меня был важен аффект, его предельная интенсивность — как далеко я смогу зайти? Отдельные < самые грустные главы > поэмы и есть плач и стон и горе

    Я хотела вынести несчастье на свет, написать о нем, использовать, наконец, шанс прилюдно разреветься и испортить всем праздник.
еще
назад
Made on
Tilda