До 23 сентября в sad girls times идёт приём работ на опен-колл «Смута». Одно из направлений, в котором мы предлагаем поучаствовать — текстовое. На него можно отправить свой рассказ, эссе, стихотворения. Попросили Саню Гусеву, соосновательницу литературного журнала «Незнание», рассказать, в чём для неё выражается смута.

— Я ощущаю «смутное настоящее» как время размытых границ, смешанных контекстов, синхронных — стремительных — событий. Это время постоянного — яростного — воздействия извне и огромной непреходящей усталости от ежеминутных «вспышек». Это время незнания и время поиска — своих и своего. И «критерий» этот — узнавания, принадлежности, связи — как будто постоянно меняется.

— Я чувствую, словно категория «раз и навсегда» больше не уместна. Я нахожу себя посреди взаимного влияния «всего» на «все» — и как будто не нахожу воспоминаний о том, что было как-то иначе. Смута представляется мне чем-то вроде детского — «взбесившегося» — калейдоскопа: узоры спонтанно слепляются воедино, затем — разделяются, образуют многоцветное месиво, проходят очередной цикл метаморфозы. Где во всем этом я?

— Я бы предложила заглянуть в текст Настасьи Мартен «Верю каждому зверю», в эссе Марии Степановой (например, «Поэма без автора»), в роман «Все способные дышать дыхание» Линор Горалик или «Конец света, моя любовь» Аллы Горбуновой. «Проблесками» посреди осознавания смуты могу назвать дневники и стихотворения Елены Шварц, книги Ромы Михайлова (например, «Ягоды» или «Дождись лета и посмотри, что будет»). Вот то, что вспомнилось прямо сейчас.

Перевёрнутый Эверест, или Бесконечность памяти

Когда я в бездну жизни собственной гляжу —
Чего я только там ни нахожу —
Как бы в разверзшейся воронке под ногами —
Что было так давно, что было с нами,
Что там со мной и что не повторится.
Всплывают тьмой изъеденные лица.
И разгребаю выгнутой стопою
Осенний сад, где были мы с тобою.
Я рисовала, ты смотрела на меня,
И листья реяли, вином своим пьяня.
И Хлебниковым, скажем, опьяненье,
И аппарат «Любитель», и стремленье
Страдать за всех, за всех, и больше всех,
И одноклассница Вовк-Курелех…
Вот прошлое, похожее на свалку,
Гудит, царапает, и мне его не жалко.
Как будто бы несчастные у рынка
Три продают непарные ботинка,
И горсть забытых снов, и замшевая куртка,
Там жалю я ладонь огнём окурка.
Зачем же я на берегу весь этот хлам ужу?
Он обречён огню, он обречён ножу.
Всё кажется, что отыщу я там
Совсем забытое, завидное богам.
Затем, что там мой рай, а здесь — внезапный ад,
Мне боязно забыть родной погасший взгляд.
Зачем дана вся эта бесконечность
Адаму, мне — как некая увечность?
Зачем внизу зияет Эверест,
Куда всё валится, что вижу я окрест?

Елена Шварц, 2006

— Предположила бы, что при помощи острого внутреннего зрения и «живой жизни». Учиться различению и быть своего рода губкой — пропускать происходящее насквозь, впитывая только то, что может насытить и придать сил. Как пел когда-то Михей Джуманджи: «картинки меняются, любовь остаётся» — пусть способность видеть и чувствовать остаётся неизменной.

Мы благодарны Сане за интервью. Надеемся, что её размышления вдохновят вас так же, как и нас! Напоминаем, что приём работ на опен-колл открыт до 16 сентября.

с любовью и грустью,
sad girls times